Стивен Кинг - "Верхом на пуле"(1) (перевод Марины Лещинской, Шуйской Марии, Николая Семенова,Марии Чахнашвили,"cram nata", Наташи (Zelenii), Федулина Татьяна, "DocMW-59", Мойченковой Оли, Marina Leshchinskaya, Юлии, Ирины Бойковой, Князевой Елены, Храмушкиной Ольги, Парчамовой Майи, Татьяны Маликовой, Соболева Алексея, Кольцовой Анны, «igoreha», Максима Кочубеева, Иван Прядко, Анжелики Притулы, Колесниковой Юлии, Триандафилиди Яны, Юлии 000, Anna Kudriashova, Белякова Ильи, Saule Aimagambetova, Марины Артеменковой)
Я никогда и никому не рассказывал эту историю, и никогда не думал, что расскажу ее - но не потому, что я боюсь, что мне не поверят, а лишь потому, что мне стыдно+ и потому, что она происходила со мной. Я прекрасно понимаю, что, рассказывая её, я падаю в глазах читателей и принижаю ценность самой истории, делая её менее значимой и более приземленной, похожей на детские рассказы-страшилки перед сном. Думаю, мне было также страшно потому, что, если я расскажу её кому-нибудь и услышу свой рассказ собственными ушами, я скорей всего не поверю самому себе. Но с тех пор как умерла моя мама, я плохо сплю. Засыпаю и тут же просыпаюсь, как будто и не спал, меня трясет мелкой дрожью. Оставляю включенным ночник над кроватью, но это плохо помогает. Ночью так много теней,даже со светом, вы когда-нибудь замечали? И ты представляешь себе, что длинные тени чьи-то и они везде.

Я учился на предпоследнем курсе колледжа университета штата Мэн, когда миссис Маккарди позвонила насчет мамы. Отца я не помнил, был слишком мал, когда он умер, я был единственным ребенком в семье, так что Алан и Джин Паркер на пару противостояли всему миру. Миссис Маккарди, которая жила в соседнем доме, позвонила в квартиру, которую я снимал с тремя другими студентами. Номер она взяла с магнитной доски-памятки, прилепленной к дверце нашего холодильника.
- У нее инсульт, - сообщила она с протяжным акцентом Янки. - Случилось это в ресторане. Но ты можешь не лететь сюда со всех ног. Доктор говорит, все не так уж плохо. Она в сознании и разговаривает.
- Да, но соображает ли, что говорит? - спросил я. Старался говорить спокойно, ровно, даже с нотками юмора, но сердце забилось часто-часто, а температура воздуха в гостиной вдруг резко подскочила. В квартире я был один: среда, все мои соседи еще не вернулись с занятий.

«О, да. Первым делом она попросила меня позвонить тебе, но не пугать.
Здравая мысль, как по-твоему?»
«Да». Но, разумеется, я испугался. А как еще можно реагировать, если
тебе вдруг звонят и сообщают, что твою мать отвезли с работы в больницу?
«Она просит тебя оставаться там и учиться, как обычно, до уик-энда.
Она говорит, что потом ты можешь приехать, если, у тебя не будет много занятий».
Само собой подумал я. Хорошая идея. Буду сидеть в этой кишащей крысами, пропахшей пивом квартире, когда мать лежит на больничной койке в сотне миль отсюда, может, умирает.

Ее смех был сухим и немного дребезжащим. Миссис МакКэрди была большой любительницей поговорить об отказе от сигарет - ее и ее "Винстона". "Молодец! Ты пойдешь прямо к больнице, не правда ли, а потом поедешь домой?"

"Я полагаю, что так, да", сказал я. Я не видел никакого смысла рассказывать миссис МакКэрди о том, что у моей старой машины было что-то с передачей и она никуда не ездила и не будет в обозримом будущем. Я бы доехал автостопом до Левистона и затем до нашего маленького домика в Харлоу, если бы не было слишком поздно. Если бы было так, то я прилег
бы в одном из вестибюлей в госпитале . Это был бы не первый раз, когда я поехал бы домой из школы автостопом. Впрочем, или спал бы сидя, прислонившись головой к автомату кока-колы.

"Я уверена, что ключ под красной тачкой," сказала она. "Ты знаешь, что я имею в виду, не так ли ?"

"Конечно." Моя мать ставила старую красную тачку у двери заднего сарая; которая летом была усыплена цветами. Размышления об этом почему-то заставили меня принять новости миссис МакКарди как факт: моя мать была в больнице, маленький дом в Харлоу, где я вырос, будет темным сегодня вечером – там не будет никого, кто бы мог зажечь свет после захода солнца. Миссис МакКарди могла бы сказать, что она молода, но когда тебе только двадцать один, сорока восьмилетние люди - кажутся стариками.

"Будь осторожней, Алан. Не гони."

Моя скорость, конечно же, могла бы быть слишком большой для всех, с кем бы я не ехал и я персонально надеюсь, что кто бы это ни был, он был бы рад пойти к черту. Что же касается меня, то я не мог попасть в Медицинский центр Central Maine слишком быстро. Поэтому, не было никакого смысла волновать Миссис МакКарди.
"Я не буду. Спасибо."
"Пожалуйста," сказала она. "Твоя мама будет в порядке, и она будет рада тебя увидеть."
Я повесил трубку, затем написал записку, в которой указал, что случилось и куда я собирался. Я спросил Гектора Пассморе, наиболее ответственного из моих соседей, позвонить моему научному консультанту и попросить его рассказать моим преподавателям что случилось, для того чтобы я не получил взбучку за прогул – двое – трое моих учителей были бы очень этому рады. Затем я набил сменным бельем свой рюкзак, добавил изрядно потрепанную копию «Введение в философию» и вышел.

Это находится в ста двадцати милях от Майнского Университета в Ороно к Левинстону в округе Андроскоггин, и наиболее быстрый способ добраться туда, это по дороге I-95. Автомагистраль – это не лучшая дорога когда ты путешествуешь автостопом; полиция штата выгонит любого—даже если ты просто стоишь на въезде на магистраль, они все равно тебя выгонят – и если тот же
полицейский поймает тебя дважды, он также еще тебя и оштрафует. Поэтому я выбрал шоссе 68, которая тянется на юго-запад от Бангора. Это милая дорога для много путешествующих людей, если вы не выглядите как отъявленный психопат, вы можете хорошо справиться. Полицейские также в большинстве случаев спокойно отстают от тебя. Мой первый водитель был мрачным страховым агентом и довез меня до Ньюпорта. Я стоял на перекрестке между 68 и 2 шоссе около двадцати минут, затем меня подвез пожилой джентльмен, который направлялся в Боудойнхам. Он все время хватался за промежность. Это выглядело как будто он пытался поймать что-то, что бегало там.

"Моя жена намекнула мне, что я закончу в канаве с ножом в спине, если буду продолжать подбирать людей, путешествующих автостопом," сказал он, "но когда я увидел молодого парня, стоящего на обочине, я вспомнил себя в молодости. Я также немного путешествовал автостопом. И посмотри на это, она уже 4 года как умерла и я все еще в движении, езжу на том же старом Додже.
Я скучаю по ней." Он схватил себя за промежность. "Куда направляешься, сынок?"
Я сказал ему что еду в Левингстон и зачем.

"Это ужасно", сказал он "Твоя мама! Мне так жаль!" Его сочувствие было таким искренним и непосредственным, что к моим
глазам подступили слезы. Я сдержал себя. Но единственное, что мне хотелось - это разрыдаться в этой старой машине пожилого мужчины.
"Мисс Маккарди - женщина, которая звонила мне - сказала, что все не так уж страшно. Моя мама еще молода, ей всего 48 лет"

“Спокойно! Удар!” он был по-настоящему напуган. Он вновь ухватился за мешковатую промежность своих зеленых штанов, борясь с необычно большой, клешневидной рукой пожилого человека. “удар серьезный, увы. Сынок, я хочу, чтобы ты отправился в СММС, я дотащил бы тебя до входной двери—если бы я не пообещал своему брату, Ральфу, я бы устроил бы его в дом для престарелых в Гейтс. Его жена там, у нее болезнь, при которой все забываешь, не могу вспомнить, как они ее называют, Андерсена или Алварез, короче, что-то в этом роде…”
“Алжеимера”,- подсказал я.
“О! возможно, она развивается и у меня. Черт, большой соблазн взять тебя”.
“Вам незачем это делать,- сказал я- я легко могу уехать из Гейтс”.

«Все же,- он сказал- твоя мама! Удар! Только 48 лет!» - он схватился за мешковатую промежность своих штанов. «Чертов бандаж!»- он кричал, потом смеялся – его голос был полон отчаяния и удивления. «Долбаная грыжа! Если ты останешься здесь, сынок, вся твоя работа пойдет коту под хвост. Получишь пинка под зад, это уж точно. Но ты достаточно хорош для того, чтобы
все бросить и вернуться к ней, как ты и делал»
«Она хорошая мать,- ответил я, почувствовав комок в горле. Я никогда не тосковал по дому, когда уезжал в школу – ну, может, немного первую неделю и все, но теперь я по-настоящему затосковал. Были только я и она, и никаких других родственников. Я не мог представить жизнь без нее. Миссис МакКурди сказала, что не так уж все и плохо; удар, но не такой уж и страшный. Я думал, что лучше уж пусть чертова старушка говорит правду.

Какое-то время мы ехали в тишине. Это не была быстрая езда на которую я рассчитывал – старик ехал с постоянной скоростью 45 миль в час и иногда съезжал за белую линию, пытаясь ехать по другой полосе – но это был долгий путь, что бы он не делал. Перед нами открывалась магистраль 68, проходя через мили лесов, в один миг разделяя маленькие городки, каждый со своим баром и собственной бензоколонкой: Нью-Шерон, Офелия, Западная Офелия, Ганистан (который когда-то был Афганистаном, удивительно, но правда), Механик-Фолз, Касл-Рок. Ярко голубое небо исчезло как вчерашний день, старик включил сперва габаритные огни, а затем фары. Это был дальний свет, но он не замечал этого пока машина, едущая на встречу не мигнула ему фарами.

«Моя сводная сестра не помнит даже своего имени » - сказал он. « Она не может сказать ни да, ни нет, ни может быть. Вот что болезнь Андерсона делает с человеком, сынок. Если заглянуть в её глаза, то поймёшь, что она говорит «позвольте мне уйти отсюда», она бы сказала это, если бы могла. Ты понимаешь, что я имею в виду?».
«Да», сказал я.
Я глубоко вздохнул и удивился – запах мочи, который я почувствовал, был этого старика или же он как-то ехал с собакой, которая могла оставить такой след. Интересно было бы узнать, обидится ли он, если я слегка приоткрою своё окно. В конце концов, я открыл его. Казалось, он не заметил этого, как и приближающийся автомобиль, мигающий ему фарами.
Где-то около семи проезжая по холму в Вест Гейте мой шофёр закричал: «Посмотри, сынок. Луна. Разве она не сногсшибательна?»

Она действительно была сногсшибательной – огромный оранжевый шар над горизонтом. Однако я видел в ней и что-то ужасное. Она притягивала и пугала. Глядя на поднимающуюся луну, я внезапно встревожился: что если я приеду в больницу, и мама не узнает меня? Что если она всё забыла и даже не сможет сказать ни да, ни нет, ни может быть? Что если доктор скажет мне, что ей нужен кто-то, кто будет постоянно заботиться о ней, до конца её дней? И этим кто-то конечно же должен буду быть я, так как больше некому. Тогда прощай, колледж. А как же друзья и соседи?
«Загадай желание, паренёк!» - закричал старик. Голос его прозвучал резко и неприятно – как будто стеклянные осколки попали в ухо. Он дёрнул себя за яйца. Раздался щелчок. Я не понимаю, как можно так дёрнуть себя за это место и ничего не оторвать. «Желаю тебе загадать в полнолуние, чтобы все твои мечты сбывались, - вот что говорил мне мой отец». Я пожелал, чтобы моя мама узнала меня, когда я приеду к ней, чтобы её глаза загорелись, и она назвала меня по имени. Я
загадал всё это и немедленно пожалел, подумав, что глупо загадывать желания этой оранжевой луне, она не сможет помочь.

«Ах, сынок» - сказал старик. «Я хотел бы, чтобы моя жена была здесь! Я бы молил её о прощении за каждый мой крик на неё, за каждое жестокое слово».
Двадцать минут спустя, с последним лучом солнца на горизонте и раздувшейся луной, висящей довольно низко в небе, мы прибыли в Гейтс Фолз. Светофоры на перекрёстке 68й дороги и Плезант стрит были в жёлтом мигании. Но, не доезжая, старик свернул с дороги, стукнув правым передним колесом «Доджа» о бордюр. От страха мои зубы выбивали дробь. Старик дико и вызывающе посмотрел на меня - всё в нём было каким-то диким, ужасным, хотя я этого раньше и не замечал; он вызывал во мне чувство разбитости. И все, что он говорил, все звуки, вырывающиеся у него изо рта, походили на крики. «Я доставлю тебя туда! Вот так-то! Не то, что Ральф! Ну и чёрт с ним! Ты только скажи!»

Я хотел поехать к своей маме, но мысль о тех 20 милях с запахом мочи в воздухе и машин с высвечивающими нас своими огнями, не была очень приятна. Не было ни одного силуэта старого товарища, блуждающего и плетущегося через четыре направления Лисабонской улицы.
Вероятно, все таки это был он. Я не мог выдержать эти 20 миль разветвления - задыхаясь, и тот возбужденный надломленный стеклянный голос.

"Эй, нет!" я сказал, "Это нормально. Ты пойдешь и позаботишься о своем брате". Я открыл дверь и то, чего я боялся, случилось - он протянул и пожал мою руку своей вывернутой старческой рукой. Это была та рука, которой он теребил свою ширинку.

"Только скажи! он говорил мне. Его голос был хриплым, доверительным. Его пальцы глубоко давили в плоть ниже моих подмышек. "Я доставлю тебя прямо к дверям больницы! Ох! Не важно, если я тебя даже и не видел до этого момента в моей жизни или ты меня! Не важно, да, да, нет и никаких может быть! Я доставлю тебя!"

«Хорошо», ещё раз повторил я, и вдруг меня захлестнуло жгучее желание захлопнуть дверцу машины, оставив мою рубашку в его руках, как если бы это было ценой моей свободы. Это было так, как если бы он тонул. Я думал, что, как только я пошевелюсь, он схватит меня ещё сильнее и попробует добраться до моей шеи, но он этого не сделал. Он расслабил руки, а затем и вовсе, убрал их, как только я выставил одну ногу из машины. Я очень удивился, как любой человек после абсурдного приступа паники, что я был так напуган, минуту назад. Ведь он был всего лишь пожилой, углеродной формой жизни, в стареньком Додже, с пропахшей мочой экосистемой, глядевший на меня разочарованно, так как его предложение было отклонено. Всего лишь старик, который не смог успокоиться. И во имя Господа, чего я боялся?

Он замер на минуту, а затем вздохнул и кивнул. «Ах-х, это возможность избежать ошибки», сказал он. «Держись подальше от города, никто не хочет подвозить парня, каждый хочет жить спокойно, без неприятностей».
Он был прав, ехать в город автостопом, даже в такой небольшой, как Гейтс Фолз, было бесполезно и пытаться. Я догадывался, что он часто подвозит путников.
«Ну, сынок, ты уверен? Ты же знаешь поговорку о синице в руке?»

Я вновь засомневался. Он, конечно, был прав насчёт синицы в руке. Плезант стрит перешла в Ридж Роуд через милю или около того к западу от указателя и Ридж Роуд протянулась на 15 миль вдоль леса, затем переходя в 196 магистраль на окраине Левистона. Было практически темно, а всегда сложнее поймать машину ночью – когда фары высвечивают тебя на загородной дороге и ты выглядишь, как беглец из Виндхамского исправительного учреждения для мальчиков, даже когда волосы причёсаны и рубашка заправлена. Но всё же я не хотел ехать с этим стариком. Даже теперь, когда я в сохранности вышел из его машины, я понимал, что он внушает мне какой-то суеверный страх – возможно потому, что его голос, казалось, был полон восклицательных знаков. Кроме того, мне всегда удавалось поймать машину.
«Я уверен» - сказал я. «И спасибо ещё раз. На самом деле».

«В любое время, сынок. В любое время. Моя жена...» Он остановился и я увидел слезы стоящие в уголках его глаз. Я снова поблагодарил его, и захлопнул дверь, прежде чем он успел сказать еще что-либо.
Я спешно шел по улице, моя тень появлялась и снова исчезала в свете фар. Пройдя далеко, я повернулся и посмотрел вслед. Додж был все еще здесь, припаркован около Франк Фаунтин энд Фрутс. В свете фар и уличных фонарей в 20-ти футах или около того от машины я увидел его скрюченным над колесом. Меня посетила мысль, что он был мертв, что я убил его моим отказом оказать ему помощь.

Затем какая-то машина вывернула из-за угла, и дальний свет её фар на мгновение осветил Додж. В это время старик переключил свои фары на ближний свет, и я понял, что он всё ещё жив. Пару секунд спустя Додж выехал на улицу и медленно скрылся за углом. Я смотрел, пока он не скрылся за углом, а затем взглянул на луну. Она уже начала терять свою оранжевую окраску, но всё же оставалась какой-то зловещей. Мне подумалось, что никогда ранее я не слышал о загадывании желаний на луну, на вечернюю звезду – да, но не на луну. Я вновь пожелал, чтобы можно было взять своё желание обратно, как проходит ночь и стоя там, на перекрёстке, было слишком легко вспоминать ту историю об обезьяньей лапе.

Я шёл по Плезант Стрит, голосуя большим пальцем машинам, которые проносились мимо, даже не притормаживая. Сначала по обеим сторонам улицы тянулись магазины и дома, затем тротуар закончился, деревья вновь всё закрыли и тишина окутала землю. Каждый раз, когда дорога заливалась светом, выталкивая мою тень передо мной, я оборачивался, выставляя большой палец, улыбаясь, как я надеялся, обнадёживающе. И каждый раз приближающаяся машина проносилась со свистом мимо не притормаживая. А однажды кто-то выкрикнул, смеясь : «Найди работу, обезьяна!»

Я не боюсь темноты – или тогда не боялся – но я начал бояться, что совершил ошибку не согласившись, чтобы тот старик подвёз меня прямо до больницы. Я мог бы сделать надпись «ПОДВЕЗИТЕ, МАМА БОЛЬНА» перед тем как отправиться в дорогу, но я сомневался, что это поможет. Любой псих ,в конце концов, может написать такое объявление. Я шёл один, кеды стирались о грунтовую обочину посыпанную гравием, слушая звуки ночи: лай собаки вдали, уханье совы поближе, вздохи усиливающегося ветра. Небо сияло лунным светом, но я не мог видеть саму луну, сейчас – деревья были слишком высокие и выступали тёмными кляксами.

Поскольку я все дальше удалялся от ворот, несколько машин пронеслось мимо меня. Моё решение не ехать со стариком с каждой минутой казалось мне всё более глупым. Я начал представлять маму, лежащую на больничной кровати, с усмешкой на лице, потерявшей желание жить, но пытающейся держаться для меня, не зная, что я отверг легкий путь добраться до неё, потому что мне не понравился резкий голос старика и запах мочи в его машине.

Я преодолел крутой холм и меня вновь залило лунным светом. Деревья справа от меня сменились деревенским кладбищем. Надгробные камни слабо светились в бледном свете. Что-то маленькое и чёрное сжалось рядом с одним из них, глядя на меня. От любопытства я подошёл ближе. Нечто чёрное зашевелилось и оказалось лесным сурком. Он одарил меня одним укоризненным взглядом своих красных глаз и скрылся в высокой траве.
Неожиданно я понял, что я ужасно устал, полностью истощён. До этого момента я бежал на чистом адреналине с тех самых пор как миссис МакКарди позвонила мне пять часов назад, но сейчас он полностью иссяк.
Это было плохо. Но было и хорошее – так как бесполезное чувство безумной торопливости покинуло меня до поры до времени.
Я сделал свой выбор, выбрав Ридж Роуд вместо 68го шоссе и не было смысла корить самого себя – что сделано, то сделано, как иногда говорила моя мама. Она употребляла много высказываний типа этого, коротких японских дзен-афоризмов имеющих глубокий смысл.
Смысл или бессмыслица, но сейчас один из них поддерживал меня. Если она умерла пока я добираюсь до больницы, значит, так тому и быть. Возможно, она ещё жива. Доктор говорил, что всё не так уж и плохо, если верить миссис МакКарди; миссис МакКарди также сказала, что мама всё ещё молода. Правда иногда баловалась наркотиками и в придачу заядлая курильщица, но всё еще молода.

А тем временем, я был здесь, бездельничая, внезапно я почувствовал усталость и ноги как будто налились свинцом.
В каменной стене, отделявшей кладбище и дорогу, был пролом со следами двух проехавших колес. Я сел на стену, положив ноги в колею. С этого места я мог хорошо видеть Ридж Роуд в обоих направлениях. Когда я увижу свет фар с запада, по направлению к Левистону, я пойду к обочине и подниму руку, прося подвезти. А пока я просто сижу здесь с рюкзаком на коленях и жду, когда ноги перестанут гудеть.

Лёгкий и сверкающий, по земле стелился туман, поднимаясь над травой. Деревья, окружающие кладбище с трёх сторон, шелестели от нарастающего ветра. С другой стороны кладбища доносился шум бегущей воды и редкое кваканье лягушек. Место было прекрасное и как ни странно, успокаивающее, как иллюстрация в книге с романтическими стихотворениями.

Я просматривал дорогу в обоих направлениях. Ничего не было кроме какого-то света на горизонте. Положив рюкзак в колею от колёс, где уже болтались мои ноги, я встал и пошёл прогуляться по кладбищу. Волосы падали мне на брови, но их тут же сдувало ветром. Легкий туман лениво клубился у моих ног. Надгробные камни в глубине кладбища были очень старые, намного старше тех, что были установлены впереди. Некоторые, спереди, были почти новыми. Я нагнулся, упёршись руками в колени, посмотреть на один из них, окруженный почти свежими цветами. В свете луны легко можно было прочитать: Джордж Стауб. Ниже были записаны даты его короткой жизни: 19 января 1977г. – 12 октября 1998г. Это объясняло, почему цветы только- только начали увядать. 12е октября было два дня назад, а с 1998 прошло всего два года. Друзья и родственники Джорджа заезжали, чтобы выразить соболезнования. Под именем и датами было что-то ещё, коротенькая надпись. Я нагнулся пониже, чтобы прочитать её - и отступил назад, ужасаясь и грустно осознавая, что это я, прогуливаюсь по кладбищу в лунном свете.

Делу время, а потехе час - гласила надпись.
Моя мама умерла или умирала, возможно, в эту минуту, кто-то прислал мне сообщение. Черный юмор. Я начал медленно поворачивать к дороге, слушая шелест листьев на ветру, журчание воды, квакание лягушек, и, вдруг, с испугом услышал другой звук, звук разверзающейся земли, разрывающихся корней, как будто кто-то вылез из могилы, ухватившись за мой кроссовок.

Мои ноги запутались, и я свалился, зацепившись локтем за могильный камень, и едва не ударившись затылком. Упав с глухим звуком на траву, я посмотрел на луну, которая только что выглянула из-за деревьев. Сейчас она была уже белой, а не оранжевой, и такой ослепительной, как полированная кость. Вместо того чтобы запаниковать, в моей голове прояснилось. Я не знал, что я видел, но это, возможно, и не было тем, о чем я подумал; это могло быть частью фильмов Джона Карпентера и Веса Кравена и не имело места в реальной жизни.

Да, хорошо, отлично! – шептал голос в моей голове. И если вы только столкнетесь с этим теперь, вы можете продолжать верить в это. И вы будете верить в это всю оставшуюся жизнь.
«Вашу мать!»- сказал я, вставая. Джинсы на попе промокли и прилипли к коже, я их отодвинул пальцами. Мне было трудно вновь приблизиться к камню, отмечавшему последнее пристанище Джорджа Стауба, но это все-таки не так тяжело, как я предполагал. Ветер дул сквозь деревья, все больше усиливаясь, скорее всего, к перемене погоды. Тени неустойчиво кружились вокруг меня. Ветви деревьев сплетались вместе, со всех сторон доносился скрипучий звук. Я наклонился над надгробной доской и прочитал:
Джордж Стауб, Январь 19,1977 – октябрь 12, 1998. Хорошо начал, да быстро закончил.

Я стоял там наклонившись вниз и положив руки на колени, не осознавая как быстро билось мое сердце до тех пор, пока оно не стало замедляться. Это было небольшое отвратительное совпадение, но было не удивительно, что я ошибся, читая слова внизу имени и даты. Даже не будь я уставшим и испуганным, я мог бы прочесть их неверно –неровный лунный свет способствовал ошибке.
Дело кончено.
Только я знал, что я прочел: Шутки шутками, а что сделано, то сделано.

Моя мать умерла.
«К черту все это» - повторил я и отвернулся. Как только я это сделал, я увидел, что над травой и вокруг меня клубится туман и мои лодыжки в нем как будто светятся. Я услышал звук приближающегося мотора. Вдалеке показалась машина.

Я поспешно вылез обратно через отверстие в каменной стене, цепляясь сумкой за острые углы. Свет фар приближающейся машины уже почти достигал холма, на котором я находился. Я поднял большой палец вверх, и свет тут же ударил мне в глаза, ослепив меня. Я знал, что шофер остановится еще до того, как машина стала снижать скорость. Удивительно, как можно знать такие вещи заранее, но любой, кто много путешествовал автостопом скажет вам, что такие вещи случаются

Машина обогнала меня, ослепив фарами, и свернула на рыхлую обочину у конца каменной стены, отделявшей кладбище от Ридж Роуд. Я подбежал к ней со своим рюкзаком, бившим меня сбоку по коленке. Машина оказалась Мустангом, одной из самых классных машин конца 60-х – начала 70-х годов. Мотор громко рычал, его мощный звук проходил через глушитель, который, возможно, уже не пройдёт следующий техосмотр…но это не моё дело.
Я распахнул дверь и скользнул внутрь. Не успел я положить между ног свой рюкзак, как мне в нос ударил запах, знакомый и немного неприятный. «Спасибо Вам», сказал я. «Большое спасибо.»

За рулем сидел парень в потертых джинсах и черной безрукавке. Мускулистый и загорелый, с синей
татуировкой в виде колючей проволоки на правом бицепсе. Зеленая кепка на голове с надписью John Deere была одета задом наперед. У ворота безрукавки я заметил значок с надписью, которую угол моего зрения не позволял прочесть. "Все в порядке" ответил он "Направляешься в город?"
"Да", ответил я. "Городом" местные, как правило, называют Льюистон - единственный городок на
севере Портленда. Я захлопнул дверь и сразу же заметил на зеркале заднего вида освежитель
воздуха в форме сосны. Так вот что за запах я учуял. Да уж, судя по запахам - сегодняшний вечер
как-то не складывался, - сперва моча, затем этот штучный запах хвои. Но ведь это всего лишь
поездка. Можно бы и расслабиться. Поэтому, когда мотор старого мустанга зарычал, и машина стала набирать скорость в направлении Ридж Род, я попытался убедить себя в том, что абсолютно спокоен.

Гектор, сказал я, произнеся ему имя, как называют меня соседи по комнате. Гектор Пассмор — это я. Имя дали мне из-за моего спокойствия и невозмутимости и это было хорошо. Что-то внутри меня настаивало, что я не должен позволить водителю Мустанга понять, что я чувствую что-то плохое. Это был мой единственный шанс.
Он повернулся немного ко мне и я мог прочитать его значок : «Я еду верхом на пуле в деревню Трилл. Лакониа.
Я знал это место, я там был недавно.

Мою руку, казалось, смывает водой, как во сне. Я хотел, чтобы это был сон, но это было не так; все эти острые лезвия были реальные. Сверху пахло древисиной. Снизу пахло химикатами, возможно формалином. Меня везли верхом с мертвым человеком. Мустанг мчался по Ридж Роэд со скоростью 60 миль в час, преследуя лучи света от глянцевой луны. По обе стороны дороги
теснящиеся деревья танцевали и корчились от ветра. Джорж Стаб улыбнулся, глядя на меня пустыми глазами, потом взял мою руку и сконцентрировал свое внимание на дороге. В старших классах я читал Дракулу, и сейчас пришла на ум строка, звенящая у меня в голове как колокольчик: смерть приходит быстро.

“Моя, тоже,” сказал я. Мой голос звучал на удивление спокойно, как голос одного из этих опытных путешественников автостопом, проводящих в пути дни и ночи на пролет, иногда поддакивая в ответ на глупые бредни, в виде маленькой платы, за свой проезд. “Нет ничего лучше похорон."
"Свадьбы,” мягко сказал он. В отражении приборной доски, его лицо было словно из воска, лицо трупа с которого сошел грим. Эта бейсболка, одетая наоборот, была просто ужасна. Она заставила меня задуматься, что же осталось под ней. Я где то читал, что перед самыми похоронами, гробовщики срезают верхнюю часть черепа, и вместо мозгов кладут какой-то обработанный хлопок. Вроде бы, для того чтобы на церемонии лицо не проваливалось.

"Свадьба" - произнёс я онемевшими губами и даже посмеялся - тихим слабым смехом. "Свадьба" - вот, что я хотел сказать."
"Мы всегда говорим то, что хотим сказать, я считаю," - сказал водитель. Он всё ещё улыбался.
Да, Фрейд тоже в это верил. Я читал об этом в Психологии. Я сомневался, что этот парень знает о Фрейде, я не думал, что многие последователи Фрейда носили безрукавки и бейсбольные кепки задом наперёд, но он знал достаточно. Он мёртв, я бы сказал. Бог мой, я бы сказал, он мёртв. Мне показалось, что он играет со мной. Я не хотел дать ему понять, что я знал, что он мёртв. А он не хотел, чтобы я знал, что он понимал то, что я это знал. И поэтому я не мог дать ему понять, что я знал то, что понятно ему.

Мир начал расплываться передо мной. В один момент он закрутился, завертелся, и я потерял его. На какой-то момент я закрыл
глаза. Темнота, только образ висящей луны.
"С тобой все в порядке, дружище?"- спросил он. Беспокойство в его голосе было ужасно.
"Да", сказал я, открывая глаза. Вещи снова встали на свои места. Боль в ладонях, оттого, что мои ногти впились под кожу, была сильной и настоящей. И запах. Не только хвойным освежителем воздуха, ни только химией. Был также запах земли.
"Ты уверен?" - спросил он.

"Просто немного устал. Путешествую автостопом уже давно. И иногда меня укачивает." Воодушевление нарастало. "Знаете, вы меня лучше выпустите. Если я подышу свежим воздухом, мой желудок угомониться. Кто-нибудь еще проедет, и.."
"Я не могу этого сделать," ответил он. "Оставить вас здесь? Ни за что. Может пройти час, прежде, чем кто-то проедет мимо, и даже если, они могут вас не взять. Я должен о вас позаботиться. Как там в этой песне? Довези меня до церкви вовремя, правильно? Ни за что я вас не выпущу. Приоткройте окно, это поможет. Я знаю, тут пахнет не особо приятно. Я повесил этот освежитель воздуха, но эти штуки не стоят и куска дерьма. Конечно, от некоторых запахов труднее избавиться, чем от других."

Я хотел добраться до ручки стеклоподъёмника и повернуть его, чтобы впустить свежий воздух, но мышцы моих рук онемели. Все что я только мог сделать, это сидеть там, сложив руки в замок. Одни мышцы не работали; другие не останавливались. Что за шутка. "Это похоже на ту историю,"-сказал он. "История о ребенке, который всегда покупает новый Кадиллак за 750 долларов.
Вы знаете эту историю, не так ли? "
"Да," - сказал я сквозь онемевшие губы. Я не знал эту историю, но я отлично знал, что я не хотел ее слушать, не хотел слушать ни одной истории, которую этот человек мог рассказать. "Она очень известна." Впереди нас дорога мелькала как в старом черно-белом кино.
"Да, чертовски известна. Так ребенок ищет машину и видит только одну марку - новый Кадиллак на этой лужайке"
"Я сказал, я --"

"Да, ну и значит там табличка под стеклом - ПРОДАЕТСЯ.” У него была сигарета за ухом. Когда он поднял руку чтобы ее достать, его футболка немного приподнялась и я смог увидеть еще один большой черный шов. Затем он взял ее, и футболка вернулась на место.
"Паренек, знает, что Кадиллак ему не по карману, но все же, чем черт не шутит. Ну и он подходит к хозяину “Кэдди” и спрашивает, сколько тот хочет за тачку. А хозяин, снимает повязку, потому что он мыл машину, - и говорит, ‘Тебе сегодня повезло. Всего семь с половиной сотен баксов и машина твоя."
Выскочил прикуриватель. Стауб достал его и поднес к концу сигареты. Он ехал в дыму, и я видел, как тоненькие струйки сочились из швов держащих его голову на плечах.

"Паренек смотрит в окно со стороны водителя и видит, что на счетчике пробега указано лишь семнадцать километров. Он говорит
владельцу, "Ну да! Очень смешно! Прямо как в шутке про подлодку с дверью ширмой." Хозяин отвечает: "Без шуток, парень,
гони наличку и она твоя. Черт! Я даже возьму чек: у тебя честное лицо". И паренек в ответ....." Я смотрел в окно. Я слышал эту историю давным-давно, вероятно, когда я был еще в старших классах средней школы. Только в той версии это был Форд, а не Кадиллак, но в остальном все было также. Паренек отвечает, что хоть ему только и семнадцать лет, но он не идиот и понимает, что никто не продаст такую машину, особенно с таким маленьким пробегом, лишь за семьсот пятьдесят баксов. А владелец говорит ему, что он так поступает потому, что в машине дурно пахнет, и нет никакой возможности избавиться от запаха. Что он только ни
делал, а запах все не проходит. Он был в служебной командировке, очень длительной, по меньшей мере.....

"+пару недель," - продолжал водитель. Он улыбался, будто рассказывал шутку, от которой можно помереть со смеху. "А когда он возвращается домой, он находит машину в гараже, а свою жену в этой машине. Она была мертва практически все время, пока он отсутствовал. Не знаю, было ли это самоубийство, или сердечный приступ, или еще что, но она вся распухла. Машина вся
провоняла, и, понимаешь, все, что он хочет - это продать ее". Он засмеялся. "Вот история, а?"
"Почему он не звонил домой?" Я говорил бездумно, голова не работала. "Он уезжает на две недели в командировку и ни разу не звонит домой, чтобы узнать, как там его жена?"

«Итак», сказал водитель, «как бы ближе к делу, не хочешь сказать? Я имею в виду, эй, что за сделка – вот какое дело. Кого-то не убедили? После всего, ты всегда водишь машину с открытыми чертовыми окнами, верно? И это по существу просто история. Выдумка. Я думаю, что это из-за запаха в этой машине. Это факт».
Тишина. И я подумал: Он ждал, чтобы я сказал что-то, ждал, чтобы покончить с этим. И я хочу этого тоже. Я сделал. За исключением …. что тогда? Что он будет тогда делать? Он показал пальцем на значок на котором читалось Я ПРОЕХАЛ ВЕРХОМ НА ПУЛЕ В ПАРКЕ УЖАСОВ, ЛАКОНИЯ. Я увидел грязь под его ногтями. «Вот что я делал сегодня», он сказал. Я сделал кое-какую работу для парня и он дал мне разовый пропуск. Моя подруга хотела пойти со мной, но она позвонила и сказала, что больна, у нее бывают периоды, которые порой действительно болезненны, они делают ее больной, как собаку. Это слишком плохо, но я всегда думаю, эй, какая альтернатива? Не спорить обо всем, верно, и, когда я в беде, мы оба в беде». Он болтал, без всякого юмора в голосе. «Итак, я путешествую один. Никаких переживаний по поводу затрат с разовым пропуском. Ты когда-нибудь был в парке ужасов?»
«Да,» сказал я. «Однажды. Когда мне было 12.»

"С кем ты ходил?" спросил он. "Ты же не ходил один, правда? Нет, если бы тебе было только двенадцать."
Я не рассказал ему эту часть, не так ли? Нет. Он играл со мною, всё это время, праздно похлопывая меня спереди и сзади. Я думал о том, чтобы открыть дверь и просто растворится в ночи, стараясь закрыть голову руками, прежде чем ударюсь о землю, но он наверняка успеет схватить меня, и затолкнуть обратно в машину, прежде чем я прыгну. В любом случае я не мог поднять руки. Лучшее, что я мог сделать, это сжать руки вместе.
"Нет," сказал я. "Я ходил со своим отцом."

"Ты ездил верхом на пуле? Я ездил на этой хреновине четыре раза. Твою мать! Она переворачивается! Он посмотрел на меня, и снова пустой смешок слетел с его губ. Лунный свет отражался в его глазах, делая их похожими на белые круги, похожими на глаза статуи. И тут я понял, что он был больше чем просто мертвец - он сошел с ума.
"Скажи мне правду, ты ведь ездил на ней, Алан?"
Я хотел сказать ему, о том что он не правильно назвал мое имя, меня звали Гектор, но какой был в этом смысл? Мы уже подошли к концу.

"Да," прошептал я. Ни одного огонька кроме луны. Деревья брали приступом, корчась, как спонтанные танцоры цирка-шапито. Дорога неслась под нами. Я посмотрел на спидометр и увидел больше восьмидесяти миль в час. Именно сейчас мы были ''верхом на пуле'', он и я; мертвец гнал быстро. "Да, Пуля. Я катался на ней."
"Ага," сказал он. Он зажёг свою сигарету, и снова я увидел маленькие струйки дыма, исходящие из стёганных швов на его шее.
"Ты никогда. Особенно не с твоим отцом. Ты вошёл в тему, конечно, но ты был со своей мамой. Тема была долгой, тема для Пули всегда такая, а она не хотела стоять на улице под жарким солнцем. Она была полной, и к тому же жара беспокоила её. Но ты докучал ей весь день, докучал, докучал и докучал, и вот в чём шутка всего этого, парень - Когда ты был на вершине славы, ты
смалодушничал. Не так ли?" Я ничего не сказал. Мой язык не мог шевельнуться во рту.

Его рука выскользнула, кожа желтела в свете огней приборной панели Мустанга, ногти в грязи, и сцепленные руки зажаты. Сила покинула их, когда он напрягся и они упали отдельно, подобно узелку, что чудесным образом развязывается сам собой от прикосновения волшебной палочки. Его кожа была холодной и какой-то змеиной.
"Да," ответил я. Я мог только шептать. "Когда мы были рядом и я увидел как высоко она была... как она перевернулась наверху, и как они кричали внутри, когда она перевернулась ... я струсил. Она ударила меня и не хотела разговаривать со мной всю дорогу домой. Я никогда не ездил раньше на Пуле." По крайней мере до сегодняшнего дня.

"Хорошо," Сказал он, поворачиваясь прямо ко мне, "нам надо поговорить об этом, не так ли? Ты знаешь, кто я такой, Алан"
"Вы призрак," сказал я.
Он коротко и раздражённо фыркнул, и в отражении спидометра уголки его рта опустились. "Продолжай, парень, ты можешь выкинуть ещё что-нибудь, покруче этого. Долбанный Каспер - призрак. Неужели я парю в воздухе? Можешь ли ты смотреть через меня?" Он протянул руку, раскрыл и закрыл её перед моим лицом. Я мог слышать сухой, смазанный скрип его сухожилий.
Я старался что-нибудь сказать. Я не знал что, и это в действительности не имело значения, потому что ничего не получалось.

"Я своего рода посыльный," сказал Стауб. "Долбанный ФедЭкс из могилы, как вам это? Ребята подобные мне выходят наружу, всегда когда есть подходящие обстоятельства. Ты знаешь, что я думаю? Я думаю, что тот, кто правит миром--Бог или кто-либо ещё--должен любить развлекаться. Он всегда хочет видеть, сохранишь ли ты то, что имеешь и может ли он сказать тебе то, что
делается за кулисами. Итак, вещи строятся в таком порядке. Сегодня ночью так случилось. Ты один на дороге... мать в больнице... ловишь попутку..."

"Если бы я остался со стариком, ничего этого бы не произошло," - сказал я. "Правда?" Сейчас я мог ощущать запах Страуба очень четко, острый запах химикатов и притупленный запах гниющей, разлагающейся плоти, и я подумал, как только я мог это упустить или принять за что-либо иное.
"Трудно сказать," - ответил Страуб. "Возможно этот старик, о котором ты говоришь, также был мертв."